«Ребенок 67 минут умирал»: трехлетний мальчик упал в обморок и скончался на руках у провинциальных врачей

Мария Ганаева заполняла документы в слабоосвещенном коридоре отделения Ростовской ЦРБ Ярославской области. Напротив, под гудение лампочек, фельдшер скорой задавала уже привычные вопросы о здоровье трехлетнего сына Марии Давида: какие были операции, что за препараты она дает малышу.

В это время Давид был в реанимации — его привезли в больницу после обморока. Семья к ним привыкла: периодически малыш терял сознание. Обычно мама сама приводила сына в чувство, но сегодня он не проснулся. На подмогу позвали врачей.

Из операционной вышел доктор и положил руку Марии на плечо. Словно скальпелем резанули слова: «Соболезнуем вам». Внутри Марии всё оборвалось, из ее груди вырвался истошный крик. Она не знала, что в тот момент ее сын был еще жив.

Давид Ганаев появился на свет в январе 2021 года. На тот момент у Марии с мужем уже был двухлетний сын. Абсолютно здоровый. Поэтому новость о болезни Давида на четвертый день после его рождения стала для родителей шоком.

— Я ходила на три скрининга и мне говорили, что всё хорошо. И неонатолог просто спросила: «Можно я вас перед домом послушаю?». Услышала какие-то шумы и сказала, что лучше поехать в Ярославль. Сначала нас отправили на реанимобиле туда, потом в Москву. Там нас прооперировали на 16-е сутки, — Мария опустила взгляд.

Давиду поставили диагноз: синдром гипоплазии левых отделов сердца. Жизнь малыша и его мамы превратилась в череду поездок по больницам, операций и постоянных приемов лекарств. Мария взяла отпуск по уходу за ребенком-инвалидом. Давида прикрепили к клинике в Петербурге, где врачи боролись за его жизнь.

— У нас порок очень сложный, и мы оперируемся не как все дети. СГЛОС — он один, но этап операции у нас был совершенно другой. Нам сохранили левое сердце, которое было маленького размера. Так мы делали пять операций на сердце. В 2023 году мы сделали протезирование механического клапана и наблюдались в Санкт-Петербурге, — Мария говорит о своем умершем сыне в настоящем времени. — К врачам в питерской клинике нет ни одного замечания. Они вложили столько сил.

В августе 2024 года Давид с мамой вернулись из Санкт-Петербурга после очередного обследования. Думали о хорошем — малышу становилось лучше, врачи заметили положительную динамику. Да и сам Давид не унывал. При взгляде на улыбчивого мальчугана не думалось, как много времени он проводит в больничных палатах.

— С таким пороком сердца все вялые, а наш был гиперактивным. В свои три года он полностью знал русский, английский алфавиты. Он хотел жить, радовался всему, — Мария улыбнулась, по ее щекам потекли слезы.

Ситуацию омрачали лишь обмороки малыша. Они были нечастыми — в основном, когда Давид начинал плакать навзрыд или сильно нервничал. Взволнованные родители спросили у врачей, в чём дело, но те успокоили, мол, ничего серьезного, такое бывает. Мария выдохнула.

11 августа 2024 года семья вернулась из очередной поездки в клинику. Беды ничего не предвещало: маленький Давид смотрел мультики.

— Я, бывает, ему даю мультики, в телефоне, — Мария вновь заговорила о сыне в настоящем времени. — Он с ним бегает, где-нибудь бросит, потом опять. Я вышла из комнаты и услышала грохот. Забежала, а он уже лежит.

Давид терял сознание и раньше. Мария знала, как действовать, чтобы привести сына в чувство. В этот раз делала всё то же самое, но малыш не просыпался. Тогда она вызвала скорую.

— Когда он падает, я обмываю его водой, сразу предоставляю воздух. А тут я поняла, что он не просыпается, — Мария крепче сжала салфетку. — Бригада приехала где-то через 13 минут. Пришла не врач, а просто фельдшер без врача. Хотя, когда я вызывала, я предупреждала, что у меня ребенок-сердечник. Когда я вызываю, я всегда говорю, что у него порок сердца. Приехала обычная скорая, не реанимобиль.

Мария напряглась, но материнское сердце оставалось спокойным. 

— Даже сомнений не было [что сын придет в себя], потому что в Питере у нас наблюдали улучшение динамики. Даже сами врачи обрадовались. Там настолько была сделана хорошая работа, очень добросовестные врачи, — рассказала мама Давида.

Папа Давида погрузил его в машину скорой. По словам Марии, медики не пытались привести его в сознание.

Дальше всё как в тумане. Скорая остановилась у дверей приемного покоя. Отец Давида Тимур поднял закутанного в плед сына и побежал по коридору в поисках реанимации. Марию попросили остаться — заполнить документы.

— Когда мы приехали в реанимацию, они нас не ждали, — Мария шумно вздохнула.

Голос мамы мальчика надорвался, она уткнулась лицом в ладони. Бабушка Давида с состраданием посмотрела на невестку:

— Тимур сам бежал, — отчеканила свекровь Марии, Елена. — Он говорит: «Я забежал, он [Давид] в пледе. Я бегу, а там стоят медработники, я им кричу: „Показывайте, где реанимация? Куда мне?“ Они показали рукой, что на втором этаже». Тимур стучал туда минут 5-8, ему двери-то не открывали. Потом ему открыли двери, показали, мол, заноси ребенка. Сказали положить на кушетку. После этого он вышел.

Пока Тимур метался по больнице с умирающим ребенком на руках, Мария вместе с фельдшером скорой заполняла документы. Несмотря на все накладки, она была уверена — всё будет хорошо. Это просто обморок.

Пока Мария осознавала, что ее сын умер, к ней подошел человек в форме — сотрудник ПДН, начал задавать вопросы.

— Я так удивилась: мне минут 7 как сообщили, а сотрудники ПДН уже тут как тут. Я говорю: «Вот это вы успеваете делать», — Мария сжала руку в кулак.

Семья болезненно переживала потерю малыша. Но принимали как данность: к трагическому исходу родители Давида были готовы перед каждой операцией на сердце. И тут подумали: врачи не боги, ничего не попишешь.

— Поначалу думали, что, скорее всего, тромб. Мол, что они могут сделать. Приняли спокойно, — всхлипнула свекровь Марии.

Но потом стали появляться вопросы. Когда семья получила заключение о смерти Давида, выяснилось, что после своего обморока он прожил больше часа. По расчетам Марии, в тот момент, когда врач вышла с соболезнованиями, сердце ее сына еще билось.

— Ребенок в морге даже синий не был. Только конечности и кончики ушек немного. Я позвонила знакомой, которая учится на кардиолога. Она сказала, что, скорее всего, упала сатурация, ребенку надо было дать кислород и просто откачать, — рассказала свекровь Марии.

Мама мальчика согласно покачала головой.

— Один раз, когда ему было плохо, когда он самый первый раз упал в обморок, они к нам приехали с кислородом домой. А сейчас, непонятно почему, — нет, — рассказала Мария. —  Обычно к нам приезжала скорая помощь с врачом. Или, если что-то случалось, нас отвозили сразу в Ярославль. А в этот раз она [фельдшер] позвонила, чтобы нас в Ярославль отправили, а главврач не дала, чтобы реанимобиль нас встретил. И, соответственно, фельдшер сказала: «Возьмите ребенка, документы, поехали в нашу реанимацию».

Мария задала волнующие вопросы главному врачу Ростовской ЦРБ. Почему на вызов приехала скорая без врача? Почему Давиду не дали кислород? Почему мальчика не отправили санавиацией в Ярославскую областную детскую больницу?

— Она говорила, что было поздно что-либо предпринимать. Постоянно отвечала: «А от меня вы что хотите?». Она сказала, что собирала консилиум с врачами, но при этом спрашивала у медсестры, кто дежурил в ту смену. Не знала фамилию реаниматолога. Как можно было проводить консилиум, не зная, кто работал в тот день? — задается вопросами мама мальчика.

Правда, в разговоре с корреспондентом 76.RU один из лечащих врачей Давида говорил иными словами. Он отказался от расширенного комментария, пояснив, что случай ребенка был сложным и искать виноватых в ситуации бессмысленно.

— Это настолько сложный порок у ребенка, настолько тяжело он лечился и настолько бесперспективно, что вы не разберетесь в этом никогда, — рассказал специалист и отказался от дальнейших комментариев.

Портал 76.RU сделал запрос в Министерство здравоохранения Ярославской области по поводу случившегося. На большую часть вопросов ответов не дали, сославшись на медицинскую тайну. В том числе не подтвердили и не опровергли информацию о том, что на вызов приехал только фельдшер, без врача. Также не сказали, какие реанимационные действия проводили, чтобы спасти Давида. Ограничились лишь сухой формулировкой о том, что медики действовали правильно.

— Обращений к администрации ЦРБ и в Министерство по данному случаю от законных представителей ребенка не поступало. Дополнительно сообщаем, что Порядок оказания скорой, в том числе скорой специализированной медицинской помощи установлен приказом Министерства здравоохранения Российской Федерации. Нарушений требований Порядка в ходе рассмотрения данного случая не установлено, — говорится в ответе Министерства.

Ответ на вопрос о том, могла ли скорая приехать на вызов к ребенку-сердечнику без врача, дал источник 76.RU, много лет проработавший фельдшером в скорой медицинской помощи.

— Очень часто так бывает, что свободных бригад с педиатрами, реанимационных бригад или банально простых бригад с врачами просто нет. Уже не говорю, что иногда их просто нет в смене, болеют, уволились и так далее, — рассказал наш собеседник. — Во-вторых, если реанимационная бригада находится от вызова дальше, чем линейная, а какой-то ребенок умирает, едет тот, кто ближе.

Наш собеседник рассказал — единого алгоритма действий на вызов, когда человек находится без сознания, нет. Но каждый медик знает, как действовать в той или иной ситуации.

— Ты обязан в любом случае сделать всё, что можешь. Ребенок, не ребенок, с пороками или нет. Врач ты, педиатр, реаниматолог или вообще фельдшер. Всё очень ситуативно. Быть без сознания можно по миллиону разных причин, — рассказал источник 76.RU.

Родные уверены — Давида можно было спасти. По их мнению, врачи сделали не всё, что было в их силах.

—  67 минут у них ребенок умирал, — бабушка Давида прикрыла глаза, стараясь остановить накатывающие слезы. —  Я когда на второй день пришла в морг, попросила: «Покажите мне ребенка». Меня привели, он был закутан в плед, лежал калачиком, видимо, как сын его положил, так он лежал. Руки согнуты. В памперсе, футболке. Я говорю: «А как вы его реанимировали?». Ни следов уколов, ничего.

Теперь Мария хочет добиться справедливости. Она выложила пост в местный паблик, где рассказала о своей истории. В ответ люди написали десятки жалоб на работу врачей Ростовской ЦРБ.

—  Я пока никуда не обращалась, но думаю над тем, что делать дальше. Я выкладывала пост, потому что у меня состоялся такой разговор с главврачом — я сказала: «В вашей реанимации только умирать». И она мне всё время говорила: «У нас только положительные отзывы о больнице». Я решила написать пост в социальных сетях, и не было ни одного положительного комментария, — рассказала Мария.