«Я спросила маму: "Ты меня стыдишься?"»: откровенный разговор с ЛГБТ-активисткой

20 ноября во всём мире вспоминали трансгендеров, погибших на почве ненависти. В Ярославле ЛГБТ-активисты тоже устроили акцию. Они соорудили деревянный крест, поставили его на Стрелке и символично распяли на нём человека — жертву трансфобии. На голову активиста, который решил остаться неизвестным, надели венок из колючей проволоки.

Эта акция вызвала бурю эмоций у ярославцев, поэтому мы решили позвать к нам в редакцию активистку Алан Ерох, которая выступает за права представителей ЛГБТ-сообщества в Ярославле. Читайте наше большое интервью.

— Как думаешь, акция с распятием — не перебор?

— Нет, я не считаю это перебором. По-моему, прекрасный перформанс получился. Главное, что они передали посыл и было ясно, что они имели в виду. Я поддерживаю их, хоть и не имею никакого отношения к ним.

— Зачем вы вообще говорите ярославцам о ЛГБТ?

— Затем, что проблемы существуют и если их не освещать, они никогда не решатся. А закрывать глазки, делать вид, что у нас нет ЛГБТ, у нас всё хорошо — ну это детский сад.

— А какие проблемы существуют у ЛГБТ-людей?

— Прежде всего, непринятие обществом. Очень сложно открыться перед родителями, друзьями и просто малознакомыми людьми. Перед собой, прежде всего, потому что появляется внутренняя гомофобия от нашего менталитета и воспитания. Также существует проблема в том же однополом браке, например, который у нас не разрешён.

— Вы перешагиваете через себя, когда говорите об этой теме публично? Насколько широко эта проблема должна быть освещена?

— Это личное дело каждого: человек чувствует себя способным говорить об этом. У меня был тяжелый и долгий путь, когда я поняла свою ориентацию. Если человек не может и не хочет об этом говорить публично, то не стоит его заставлять. Но я считаю, что это должно освещаться.

— Как в таких случаях складываются отношения с семьями? Как об этом говорить с мамой?

— С родителями говорить об этом, действительно, сложно, потому что у них советское воспитание. Им сложнее принимать это. Кто-то прямо так садится перед мамой и говорит: «Мама, у меня есть к тебе серьезный разговор. Я гей». У кого-то это происходит спонтанно: мама может залезть во «ВКонтакте» и прочитать переписку с девушкой и потом устроить дочери разнос на тему «Ты что, из этих, что ли?!». Было такое, это реальный пример.

У меня родители узнали после того, как я стала проводить публичные акции. Но не было какого-то непринятия. У нас с мамой был один весьма лаконичный разговор. Я спросила:

— Ты меня стыдишься?

— Нет.

— Ты боишься, что о тебе подумают?

— Нет.

— Ну и в чём тогда проблема?

Сейчас дома эта тема просто избегается. Остальные родственники не знают.

— А ты себя к какой ориентации причисляешь?

— Пансексуальный панромантик. Это и романтическое, и сексуальное влечение к человеку, независимо от его пола и гендера.

— Откуда у тебя это взялось? Ты задумывались когда-нибудь?

— Сначала мне казалось, что у меня появилось это лет в 16–17. Но чем больше я об этом думала, тем больше вспоминала всякие случаи из детства. В семь лет у меня уже была детская влюблённость в свою подругу. Я склоняюсь к тому, что это всё-таки биологическое. И как-то так само сложилось, что два моих друга детства оказались тоже ЛГБТ.

— А как же христианские принципы, что у женщины партнёр должен быть мужчина?

— Лично за себя могу сказать, что я не религиозный человек, поэтому мне ничего не мешает. А так, у меня есть знакомый священник-гей, но он католик. Он сам из маленького российского города, но сейчас живёт в Санкт-Петербурге. Я не понимаю, почему религия должна как-то мешать ориентации. Есть же принцип — принимай окружающих, или как там сформулировано в Библии? Я не читала, извините.

— А как же продолжение рода?

— Я не планирую иметь детей совершенно, даже если я буду в браке с парнем.

— Планируешь однополый брак?

— Всё может быть.

— Часто в свой адрес слышала фразу «Мужика бы ей хорошего»?

— Конечно. Как реагировать? Не слушать мнение окружающих людей, потому что они не имеют отношения к вашей жизни. Проще к этому относиться, потому что, если каждый раз сильно париться насчет этих комментариев, на психологах разоритесь.

— Думала ли ты уехать жить в Европу, где к ЛГБТ-сообществу относятся иначе?

— Да, я об этом думала и изначально хотела уехать, но сейчас я понимаю, что хочу попытаться в России что-то исправить, внести свой маленький вклад. Рано или поздно люди нас примут. Пока что останусь, но в будущем я собираюсь уехать.

— Почему?

— Скорее по социальным причинам. Когда я пойму, что здесь я сделала всё, что могла, и больше не могу и не хочу. Или когда для меня завершится мой путь активиста. Либо когда я решу более качественное образование получить.

— Подписчики спрашивают: а это вообще лечится?

— А это болезнь, чтобы это лечить? Удачи это вылечить! Конечно, можно методами карательной медицины, но нет, это не лечится.

— Расскажи, какие акции вы устраивали?

— Мы проводили два флешмоба в прошлом и в этом году с бесплатными обнимашками. Мы ходили с плакатами, где с одной стороны было написано «бесплатные обнимашки», с другой стороны «но я лесбиянка». Мы подходили к людям, обнимали их, а потом переворачивали табличку. Реакция была разная. Год назад мы проводили акцию в память о погибших трансгендерах, думаю, её все ещё помнят, когда нас закидывали яйцами, когда мне прилетело в голову два яйца и банка ягуара в ногу.

— Часто ли вас спрашивают, что вы творите?

— Да, шишки в нас летят часто за то, что мы привлекаем к себе внимание. Причём зачастую от ЛГБТ-сообществ. У людей чёткое убеждение: «Вы просто внимание к себе не привлекайте и вас никто недолюбливать не будет».

— В прошлом году вы столкнулись с довольно сильной гомофобией, вас грозились даже побить. Не боитесь ли вы жить в обществе гомофобов и считаете ли вы его таковым?

— Вы почитайте в комментариях под стримом всё, что обо мне пишут. Вы поймёте, считаю ли я это общество гомофобским. Страшно ли? Не то чтобы. Я не боюсь даже в радужном флаге выйти на улицу летом. Я повязываю его, как плащ, и иду по улице. Но после прошлогодней акции, на самом деле, было страшно ходить по улице, были страшны мужские компании. Посттравмат был тот ещё.