Эти ребята на огонь вечно смотреть не могут. Тут поговорка не работает. Они сразу бросаются его тушить. Трудно себе представить, каково это — по своей воле идти в огонь, в жар. Что происходит внутри горящих зданий, как пожарные находят внутри людей? И о чем думается, когда вокруг — пламя? Об этом мы поговорили с ярославским пожарным Антоном Михайловым. Ему 29 лет, и он уверяет, что ни за что не откажется от этой профессии.
— Давайте сразу — страшно?
— Страшно. Хоть со временем возникает определенная привычка, всё равно страшно. Это мало похоже на американские фильмы, где накачанные парни забегают в дом и быстренько всех спасают. Ты заходишь в задымленное помещение, где очень жарко. Жар похож на раскочегаренную баню. И тебе никуда от него не деться, защитный костюм его ослабляет, но не спасает от него полностью. Тебе остается только терпеть. Костюм, кстати, тоже весит немало — около 25 килограмм. Но это твоя безопасность. А опасностей уйма. Взрывы, обрушения, нехватка кислорода. Бывали истории, не у нас, а вообще, когда спасатели заходили в здание, тушили его, а вход обрушался. И они оказывались просто замурованными в горящем здании. От этого никто не застрахован. У нас, кстати, интересная история была. Были на выезде, тушили двухэтажный жилой дом. Нас было трое, мы уже эвакуировали людей и начали тушить. Сверху было очень горячо, поэтому мы присели. И тут мой коллега говорит: «Ребят, давайте чуть-чуть назад отойдем, а то уже очень жарко. Мы отошли буквально на метр, и через 8–10 секунд на то место, где мы стояли, упала огромная балка, которая держала весь потолок. Если бы не он, все бы мы были под этой балкой.
— Помните первый пожар?
— Я был самым молодым в карауле. Мне был 21 год. Горела подземная стоянка, была ночь. Всё затащило черным дымом. Видимо, уже долго тлело. Было очень жарко. Под конец я уже стоял и думал: «Выйти бы отсюда побыстрее». Кое-как выдержал. Когда вышли оттуда, очень хотелось пить и была какая-то необъяснимая радость к жизни. Когда находишься внутри пожара, у тебя всё равно есть какая-то скрытая тревога, вдруг что-то обвалится или взорвется? А тут ты оказываешься на поверхности, вдыхаешь кислород и становишься счастливым. Радуешься, что дело сделано.
— После такого, наверное, нужна передышка? Сразу едете обратно, отдыхать?
— Нет, едем на станцию, принимаем душ, меняем одежду и дежурим дальше. После пожара больше всего хочется смыть с себя копоть и скинуть сырую робу. Единственное, что не пропадает, — это запах костра. Помню, приходил домой, а мне жена говорит: «Опять шашлыки жарил?»
— Трудно же заставить себя войти в горящее здание. Как вы преодолеваете страх?
— Если ты знаешь, что в помещении есть человек, ты думаешь о том, что его надо найти и спасти. Если есть какие-то ценности, то просто хочешь быстрее потушить, чтобы огонь не перебросило куда-нибудь еще. И убеждаешь себя в том, что чем быстрее потушишь, тем быстрее выйдешь. Со временем приходит привычка, и иногда идешь в огонь, думая о чем-то постороннем.
— Как же вы ищете людей в этом дыму?
— Обычно примерно представляешь, где человек может находиться. Если ничего не видно, берешь или левую руку направляющую, или правую, и идешь по стене. Если пойдешь прямо, ты заблудишься. Еще у нас есть рукав и направляющий трос — это такая леска. Нам нельзя их отпускать, иначе можно просто заблудиться в дыму. И прошариваем помещение. Ищем на кроватях, под ними, в ванной. В общем, везде, где человек только может быть.
— Как спасенные благодарят обычно? Они вообще осознают, что с ними произошло?
— Обычно вытаскиваем людей, когда они уже без сознания. Но сам факт того, что вот он жив, его забрала скорая, это уже очень много значит. А когда они в сознании, там не до благодарностей. Лежат, хватают ртом воздух, пытаются что-то хрипеть. Но мы не ждем благодарности, это такая же работа, как и любая другая. Главное — что они живы.
— А когда спасти не удается — что на душе?
— Прокручиваешь в голове вопрос: «А я мог успеть?» Мы же выбиваем окна, ломаем двери. Это тоже занимает время. Стараешься себя не винить, но получается плоховато.
— Как это — жить в таком тревожном графике? Пожары же не происходят по расписанию, в будни с 9 до 18.
— Есть четыре караула. Мы дежурим сутки через трое. Я во втором карауле. Если в четвертом что-то случится, то нас вызовут. Если в третьем, нас не будут дергать, потому что мы с суток. Если будет что-то серьезное, вызовут вообще всех. Это может произойти, если будет третий ранг пожара. Но за 8 лет моей работы такого не было. Это, например, если НПЗ или «Аура» будут целиком гореть.
— А личная жизнь? Как родные отреагировали на желание работать в такой опасной сфере?
— Мама спокойно. Она сама врач и спасает людские жизни, поэтому понимает меня. Переживает, конечно, но никогда не отговаривала. В личной жизни пока не сложилось — я два раза разведен. Но не из-за работы. Жены, конечно, постоянно волновались, звонили. А как я трубку возьму на выезде? Это тоже надоедает, ты понимаешь, что за тебя волнуются, но всё должно быть в умеренных масштабах. Я же не маленький мальчик.
— Был ли случай, когда вы реально испугались?
— Да. Помню, ездили тушить подвал, в котором раньше была сауна. Зашли внутрь, мы были втроем в звене. Там была очень большая температура. Иду вперед, чувствую: бьет током. Иду дальше — снова бьет. А электричество должно быть отключено, иначе при тушении может убить. Мы вызвали электриков, но они то ли долго ехали, то ли не могли найти, где отключить электричество, не помню. Я уже не знал, куда мне деваться, и лег на пол — так температура переносится легче. Начал проливать, понимаю — через воду бьет током. Решил развернуть ребят, потому что нас там поубивать могло. И пока я разворачивался, я умудрился потерять рукав, по которому должен был выйти наружу. Еще и баллоном зацепился за радиатор, который висел в подвале. Выпутывался я секунд 20, но они тогда показались мне вечностью.
— Много желающих работать у вас?
— Желающие-то всегда есть, а мест не всегда хватает. Плюс не все могут у нас работать. Это ведь та же армия, тут есть определенный уклад. Некоторые не видят смысла работать у нас. Потому что нынешних парней больше волнует, сколько они заработают. Но мы-то пришли сюда не ради денег, а на пользу людям. Уйти отсюда я уже не смогу. Я люблю свою профессию, и сменить ее на другую просто потому, что там будет легче, — это как-то не по мне.