«От нас отгораживаются. Нет нас — и нет проблем»: как живёт интернат для «невостребованных» людей

Психоневрологический интернат в Рыбинске в один момент стал знаменит на всю страну. Сюда с визитом приезжала учредитель благотворительного Фонда помощи хосписам «Вера». И написала об учреждении большой пост. Теперь люди со всей России и даже из-за рубежа каждый день звонят в интернат и предлагают помощь. Мы отправились в Рыбинск, чтобы посмотреть изнутри на жизнь непохожего на другие интерната. Как живут люди с особенностями, есть ли у них будущее и где их родные — читайте в нашем большом репортаже.

«Лучше нас вообще не видеть и не знать»

В Рыбинск ехали молча, смутно представляя, что нас ждёт. Голубое обшарпанное здание за железным забором — психоневрологический интернат. На фотографии на официальном сайте заведения он выглядит куда лучше.

— Чего вы сюда приехали? — так встретил нас директор интерната Игорь Васильевич. Такой реакции мы не ожидали.

— Я вам честно скажу: жителям Рыбинска и администрации лучше нас вообще не видеть и не знать. Это не мы забором отгораживаемся от общества, а это общество от нас отгораживается. Нет нас — и нет проблем. Все те лестные слова от Федермессер — да, как бальзам на душу, что посторонний человек оценил нашу работу. Но все слова написаны на сравнении. Я не понимаю, чего мы особенного делаем, чтобы нас как-то славить.

— С каким диагнозом к вам привозят людей? — стараюсь я разрядить обстановку.

— Большинство с тяжелой умственной отсталостью с посмертным диагнозом — отёк головного мозга. У них нет будущего. От нас уходят только на тот свет и не мы причина, а та патология, с которой они сюда поступают. Это невостребованные люди. Но нужно их социализировать.

Игорь Синявский говорит, что любого человека с психическими отклонениями можно приучить к труду. Для этого нужно регулярно с ним заниматься. Среди подопечных интерната много людей, которые с удовольствием помогают поварам убирать со стола. Зимой мужчины расчищают снег, весной все вместе сажают цветы.

За двухлетнюю работу Игоря Васильевича в интернате лишь два человека расторгли договор и уехали жить самостоятельной жизнью. Многие умирают здесь прямо на своих кроватях.

— Это не больница и не тюрьма. Здесь строем не ходят. Это их дом. Они здесь проживают, а не выживают. Они немножко не такие, как мы. У них свой мир.

— Какие они?

— Да они классные! От многих такой энергетикой подпитываешься, что мама не горюй, летать хочется.

— Так давайте же вы нам экскурсию проведёте?

— А не напугаетесь? — спросил Игорь Васильевич.

«Кому они понравятся? Нам вот нравятся»

Сейчас в двухэтажном здании интерната живут 246 человек от 18 до 92 лет. На первом этаже живут те, кому нужен постоянный уход. На втором — мужчины и женщины, с которыми проще.

Мы прошли по светлому коридору в мужское отделение на первом этаже. На стенах, как в детском доме творчества, развешаны рисунки в рамочках.

— Это все они сами делают. Хоть и коряво, но сами. Потом повесят у себя в комнатке и будут хвастаться, ведь это они сами сделали, — говорит директор интерната.

Зашли в небольшой холл, где стоят три больших деревянных лавки, аквариум, а над ним висит плазма, на которой крутят мультик «Ну, погоди!».

Пахнет потными носками.
Как только зашли, почувствовали на себе любопытные взгляды. Десять мужчин разных возрастов с улыбками во все зубы смотрели на нас и что-то бормотали.

— Вы их не снимайте, — с волнением говорит Игорь Васильевич видеооператору Лене. — Ну, а кому они понравятся? Нам вот нравятся.

Из комнаты выглядывает весёлый молодой человек.

— Кирюша, здорово! Это наш хулиган, — с улыбкой говорит директор, презентуя нам молодого парнишку с детскими глазами. — Иди кушать давай. Ты куда пошёл?

В принципе, комнаты в отделениях похожи между собой. В больших — по 4–6 кроватей. Каждая по-домашнему застелена пледом. Пол чистый, на столах и тумбочках ничего нет.

Отделение милосердия

Идём дальше в отделение милосердия.

— У вас здесь и слепые есть? — заметила я шрифт Брайля на жёлтой табличке.

— Мало ли появятся. Это программа «Доступная среда» обязала установить.

За прозрачной дверью в таком же по размеру холле за тремя столиками обедают женщины. Пахнет вкусно — сегодня на обед щи, рис и котлетка. Повар аккуратно накладывает еду из пищевых баков в железные миски. Как в больнице.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте! — хором отвечают девочки. И снова ловим на себе любопытные взгляды.

Марта

— Я сегодня занималась ЛФК, — улыбается Марта.

— А ещё что делала? — спрашиваю.

— Ходила за руку с Анной Васильевной.

— Нравится тебе здесь?

— Да!

— Сколько уже тут живёшь?

— Восемь лет.

— А тебе сколько?

— Двадцать пять.

— Это твоё хобби? Рисовать? Что ещё любишь делать?

— Петь, я петь умею, — говорит Марта и начинает петь свою любимую песню. — Расцветали яблони и груши...

Поднимаемся на второй этаж. Мужчины в синих футболках шатаются по коридору.

— Колюня, ты вернулся? (У него было осложнение, поэтому он находился в психиатрии).

— А сфотографируете меня на паспорт? — спрашивает низкорослый молодой человек.

Игорь Синявский подходит к Коле и кладет свою руку на его маленькое плечо.

— Он у нас такой интересный человек. Спрашиваю: «Колюня, ты чего в кроватку-то написал?» А он отвечает: «Так я же дурачок». Было такое?

— Было, было, — говорит с улыбкой Коля.

Руслан

Каждый день с постояльцами занимаются. Но не по принуждению, а c теми, кто хочет. Читать мало кто умеет, зато рисовать, вырезать, клеить любят все. Например, Руслану нравится делать украшения из стеклянных камушков.

— Это я сделал святую троицу, — показывает Руслан на три стеклянные красные бусины, скрепленные ниткой. На вид мужчине лет пятьдесят. — Вот смотрите, я украшения делаю.

— Это я чётки сделал, молиться, — Руслан показывает поделку. — К нам батюшка приезжает, монашки приезжают из церкви. Мы молимся, библию читаем.

В этот момент мой взгляд упал на полку над кроватью Руслана. Она вся уставлена иконами.

— Живу я здесь очень хорошо, обход очень хороший, — повторяет, как мантру, несколько раз Руслан.

— А давно ты здесь живёшь?

— Нет, недавно… Не знаю.

— А родные у тебя есть?

— Есть.

— Навещают?

— Нет. У меня родные-то там, за границей, — в этот момент глаза Руслана потускнели. — Тут кормят хорошо, одевают хорошо…

— Скучаешь по родным?

Руслан с секунду промолчал и лишь моргнул глазами.

— На экскурсии ездим… — перевёл тему постоялец.

Мы попрощались с обитателями комнаты и пошли дальше.

Оля

— Они у вас тут все одеты в синие футболки, прямо как в форме, — обращаюсь я к директору, пока мы идём до женского отделения.

— Мы партию покупаем, поэтому приходится брать одинаковые вещи. Так практичнее.

Нас привели в самую показательную комнату, где живет Оля и ещё две женщины. Деревянная полка над Олиной кроватью заставлена мягкими игрушками. Но самой девушки нет.

— Где Оля? Позовите ее.

В комнату зашла 37-летняя женщина с короткими волосами в мужской куртке. Когда она сняла куртку, резко пахнуло табачным дымом.

Оля полезла в тумбу. Достала оттуда несколько картин, которые она сделала сама и разложила на кровати.

— Что застеснялась, покажи, как делаешь, — говорит медсестра.

— У меня уже глазки болят, — ломается Оля. Но через несколько секунд все же садится за стол.

Я смотрела на её тонкие пальцы, на которых было набито какое-то слово. Тату уже выцвели. Быстрым движением руки Оля начала приклеивать мелкие бусинки на липкую бумагу.

— Оля, а у тебя родственники есть?

— Нет.

— А как ты сюда попала?

— Из детского интерната, — сухо пробормотала Оля.

— Быстро у тебя получается, — попыталась я перевести разговор с больной темы, но бесполезно — Оля больше не отвечала и не смотрела на нас.

Пора идти дальше, но Саша отстала.

—Там не оккупировали человека? — спрашивает Игорь Васильевич у медсестры. — Забирайте, а то там Галя сейчас бесконечно будет фотографироваться.

Они нас учат

Мы вернулись в кабинет.

После поста Нюты Федермессер, в интернате от звонков ломится телефон. Звонили даже из Швейцарии и Австрии, предлагали деньги. Сейчас собирают одежду и канцелярию для творчества. Некоторые ярославские коллективы откликнулись приезжать выступать раз в месяц.

— Некоторые артисты предлагают приехать, но мне разовых акций не надо. Выступите хотя бы 10 минут раз в месяц перед ними и всё. Потом ещё раз приедете. Я, может, и забуду, но они будут помнить и ждать.

— Помогать людям должно войти в привычку, — считает Игорь Синявский. — Достаточно тяжело идут работать молодые люди. В основном это люди с жизненным опытом. Видимо своих детей воспитали, а потребность осталась.

Сейчас в интернате всего десять волонтёров. Сиделки меняются через два дня и работают по двенадцать часов. За работу в среднем получают меньше 20 тысяч рублей.
Старшая медсестра Лариса Желток работает здесь 33 года. С приходом нового директора, призналась, жизнь постояльцев кардинально изменилась.

— Почему не ухожу, не знаю. Просто люблю свою работу и всё. Бывает и тяжело, и возраст подбирает своё, но они цепляются за жизнь, и мы вместе с ними. Наверное, мы их учим, как жить и правильно поступать, а они — нас, — говорит женщина.

— Игорь Васильевич, часто такие заведения сравнивают с тюрьмой. Общественники предлагают вообще избавиться от таких интернатов.

— Ну, убираем мы ограждения, открываем ворота и выводим всех наших проживающих. Скажите, пожалуйста, кто из вас готов их взять себе? Ответ вы себе представляете. Родственникам они не нужны, потому что ухаживать за ними очень тяжело. Это огромная ответственность. Представьте, если этот человек останется один дома? Если даже обычные здоровые люди взрывают целые подъезды, когда газом начинают баловаться…

— Мне многие задают вопрос, зачем мне это надо. Я вспоминаю слова своего учителя: «Солдат всегда должен быть сыт и должен спать в тепле. Остальное все приложится». Это просто отношение к людям. Когда ты идёшь по интернату, а тебе со всех сторон кричат: «Здравствуйте!» — вот это дорогого стоит.

Перед отъездом Игорь Васильевич напоил нас чаем. Мы попрощались и на крыльце голубого обшарпанного домика директор искренне попросил:

— Не пишите про меня, пишите про постояльцев и про персонал — какие они хорошие.