«Кризисный стресс»: вольются ли в мирную жизнь вернувшиеся с СВО? Мнение ветерана Афганистана

Частичная мобилизация завершена. Призванные в армию ярославские ребята сейчас находятся в учебных центрах, учатся пользоваться оружием. Но вскоре их отправят выполнять реальные боевые задачи. Что будет с ними дальше — неизвестно. Тем, кто вернется домой, придется пережить переход от военной спецоперации к мирной жизни. Смогут ли это сделать мужчины, прошедшие испытания реальной боевой обстановкой? С какими психологическими трудностями они могут столкнуться? Как им помочь? Своим опытом и мыслями на этот счет с нашим порталом поделился председатель правления ярославского регионального отделения «Российского Союза ветеранов Афганистана» Игорь Ямщиков. Почти 40 лет назад он сам был в похожей ситуации — вернулся домой из горячей точки. И ему также пришлось практически одним днем переключаться с войны на мирную жизнь.

«Эта картина до сих пор перед глазами»

— Игорь Алексеевич, расскажите о своем боевом прошлом.

— В Афганистане я был с декабря 1981 года по ноябрь 1983 года. У меня высшее военно-финансовое образование. Поскольку я активно участвовал в жизни комсомольской и партийной организации, хорошо закончил финансовое училище в 1980 году, меня здесь оставили на должности замполита автомобильной роты батальона обеспечения учебного процесса. Тогда уже началась война в Афганистане. Я написал три рапорта с просьбой направить меня туда. Скажу сразу, что особого патриотизма в этом не было. А было простое мальчишеское желание попробовать себя в деле, почувствовать, что я настоящий офицер. В октябре 1981 года в Москве был сформирован батальон охраны. Меня туда назначили замполитом мотострелковой роты охраны. Сначала шло боевое слаживание, потом недели две мы тащились на поезде в Узбекистан. Там еще неделю или две получали оружие, технику. И ночью 9 декабря мы, наконец, пересекли границу с Афганистаном. Еще не по новому мосту, который все видели на кадрах вывода войск, а по понтонному мосту небольшой ширины. Так начался мой Афганистан.

— Когда вы попали в Афганистан, вы увидели то, что ожидали или что-то другое?

— Мы вошли ночью, ничего не было видно. А утром мы впервые увидели афганцев. Мы ехали защищать завоевания апрельской социалистической революции. И вдруг увидели такую нищету! Этих людей, которые зимой были в галошах на босу ногу. Все грязные. Для нас это был шок! У нас было другое представление об Афганистане.

— Вы принимали участие в боях?

— Конечно. Задачей нашей роты была охрана участка дороги протяженностью 10–12 километров. Это была самая главная, оживленная дорога из Пакистана. По ней ходил и гражданский, и военный транспорт — везли солярку, продукты, технику, авиационные бомбы. Шли колонны по 50–100 машин. Эти колонны подвергались обстрелам со стороны душманов. Они подбивали первые и последние машины. А поскольку дорога узкая (слева река Кабул, справа горы), не развернуться, колонна вставала и ее начинали долбить из ущелья. Мы обычно подлетали и закрывали своими БТР-ами и танками огнеопасный участок, вели ответный огонь. Соответственно, с той стороны переставали стрелять. В это время колонна проскакивала. Всякое там бывало. Помню один из самых первых случаев, когда зажали колонну с авиабомбами. Мы участвовали в разблокировке. Подлетаем. А там, пальба такая! По броне БТР-ов барабанит! Мы встали. А там, видимо, из гранатомета попали в ЗИЛ с бомбами. Бомбы из него раскидало по дороге. И сидит на земле мальчик-водитель. Седой. Его контузило. И он сидит, качается и воет. А по нему поливает. Как он не погиб? Мы из бокового нижнего люка вылезли, затащили его к себе. Эта картина до сих пор перед глазами стоит.

Потом, поскольку опыт нарабатывается и понимаешь, где постоянно происходят обстрелы, мы заранее, когда узнавали, что идет колонна, становились там. Как бы обозначали, что мы здесь. И колонна проскакивала. И мы в этой ситуации не относились к этому как к геройству. Это была наша работа.

— Когда вы вернулись?

— Я вернулся 4 ноября 1983 года. Когда возвращался, думал, что в стране коммунизм. Потому что считал, что все должны понимать, что мы там воюем, люди погибают. И у людей здесь в России должно что-то в голове произойти. Прилетел, а нет коммунизма! Это было мое разочарование.

— Как раз подошли к нашей основной теме — адаптации военных, которые возвращаются из горячих точек к мирной жизни. На ваш взгляд, она вобще существует?

— Проблема существует. Причина — кризисный стресс. Он может переключить что-то в голове. Вернувшиеся из горячей точки могут пойти по двум совершенно противоположным путям. Первый — когда человек уходит в штопор. На мой взгляд, это происходит, когда он начинает воспринимать себя каким-то исключительным. Некоторые говорят: «Я Афган прошел, любите меня все, носите на руках». И начинается — стол, рюмка, одна вторая. И пошло! И некому остановить. Очень важно, чтобы рядом был кто-то, кто сможет поддержать, но не будет жалеть. Как только начинают жалеть, у ребят, что называется, появляется нимб над головой. Этого не должно быть.

Второй путь — становиться нормальными людьми, заниматься каким-то делом. Вот у нас ребята в правлении как личности состоялись — один в бизнесе, другой в общественной работе, третий еще где-то. Они нашли любимое дело. Рядом семья, друзья.

— У вас лично были сложности с адаптацией к мирной жизни?

— У меня не было. Я считаю, что мне во многом помогло, что рядом был близкий человек — жена Ольга, которая поддержала. Единственное, когда я вернулся, не знал, где буду служить. Когда пришел в свое училище, мне сказали, что добились, чтобы меня вернули к ним. Я обрадовался — родное училище! Здесь я работал замполитом батальона. Потом был старшим офицером областного военкомата. И по состоянию здоровья в 1993 году меня уволили.

— То есть нужно уметь ставить точку на прошлом и двигаться дальше?

— Точку поставить не просто. Афганистан западает в душу и снится потом. Надо ставить точку на некоторых вещах, связанных с Афганистаном, касаемых самооценки. Ты такой же как все! Ты прошел Афган — так на тебе ответственность, веди себя достойно. К сожалению, не у всех это получается. В 2006 году мы с моим другом и соратником по многим проектам Евгением Котовым поехали в Афганистан. И когда я туда съездил и вернулся назад, мне Афганистан перестал сниться. У меня снялись многие комплексы, которые были в голове. Например, что нас там ждут. Это не так, мы там уже никому не нужны. И это понимание, что у них своя жизнь, они уже далеко ушли от этой войны, что дети там говорят уже не на русском, а на английском языке, дает понимание, что и тебе эту страницу надо перелистнуть. И тут все как отрезало. Как говорится, гештальт закрыл.

— Где устроились, чем занимаются вернувшиеся из Афганистана?

— Из Ярославля около 2400 человек прошли Афганистан. Где-то треть из них — офицеры, остальные — солдаты, сержанты. Они вливались в нашу жизнь, шли рабочими на заводы, кто-то получал высшее образование и уходили в бизнес. Афганистан не был стрелкой, которая куда-то направляла: ты прошел Афганистан — тебе направо, не прошел — тебе налево. Некоторые про Афганистан сейчас даже и не вспоминают.

— Сейчас некоторые опасаются, что вернувшиеся с СВО могут зазнаться и вести себя где-то даже по-бандитски. Как считаете, такое возможно?

— Определенная обеспокоенность наша, ветеранов Афганистана, по этому поводу есть. Потому что это другая ситуация. Она не схожа ни с афганской, ни с чеченской. Она носит свой уникальный психологический код и по противнику, и по методам ведения боевых операций, и по количеству жертв. Я думаю, что большинство ребят вернутся совершенно нормальными людьми. Но, возможно, кто-то озлобится на какие-то ситуации или на каких-то людей. Могут начаться обиды, что тот офицер — такой, другой сякой. И после Афганистана такое было. Иногда один начинал детонировать, и вокруг него создавались даже преступные группировки. Но все, что происходит сейчас, ближе, рядом. И задействовано много людей — больше, чем в Афганистане. Мы гордимся этими ребятами! Но участие в военных действиях меняет психологию. Возможно, на какие-то вещи кто-то будет смотреть излишне критично. И тут важно, чтобы рядом был человек, который мог бы выслушать, смягчить стресс от увиденного, произошедшего с ним. Об этом надо думать уже сейчас.

— Как помочь вернувшимся из горячей точки людям адаптироваться?

— Вероятно, должна быть какая-то система психологической реабилитации. Но это не должно быть так: ты вернулся с СВО — тебе нужна психологическая адаптация. Нет, это надо делать грамотно, ненавязчиво, чтобы человек не почувствовал себя ущербным. Но какие-то вещи, возможно, через общественные организации, через социальные службы должны быть сделаны. Нужно выявлять людей, которые вернулись с обидой. Обычно это видно, оно выплескивается в тех же социальных сетях. В этом нет ничего страшного, если мы будем готовы. Если рядом будут люди, на которых человек сможет опереться — семья, дети, ветеранский социум — тогда все будет нормально. Искренне желаю, чтобы по возвращению наших ребят сложилась формальная и неформальная система адаптации. Неформальная — это семья, друзья. Не те, которые стакан наливают, а которые на самом деле поддерживают. И формальная, официальная служба адаптации. Об этом надо уже сейчас задуматься органам власти. А мы как ветеранская организация готовы помочь. Возможно, они создадут свою организацию. Мы готовы к взаимодействию. То есть главное — найти опору. Для кого-то это будет семья, для кого-то бизнес, для кого-то общественная работа. Когда ты знаешь, куда себя приложить, все будет хорошо.